Сочинские парадоксы респонсивности власти

Теория без практики мертва. Но ведь и практика без теоретических установок тоже малоэффективна. Не вступают ли порой теоретические изыскания в противоречие с тем, что происходит в действительности? И можно ли добиться такого состояния, когда теория и практика гармонично дополняют друг друга? Такого рода вопросы поднимались на семинаре «Респонсивность власти как фактор социальной мобилизации», проведенном 18 июня в ГУ-ВШЭ.

Семинар был организован действующим в Вышке Центром исследований гражданского общества и некоммерческого сектора (ГРАНС-центр), научным руководителем которого является первый проректор ГУ-ВШЭ Лев Якобсон. Председательствующая на семинаре директор ГРАНС-центра Ирина Мерсиянова предоставила слово докладчику Ивану Климову, старшему научному сотруднику Института социологии РАН, доценту факультета социологии ГУ-ВШЭ. Теоретическая часть его доклада была посвящена обсуждению структурных факторов социальной мобилизации — процесса, при котором активные гражданские структуры бросают вызов суверенитету властных структур. Детерминантом этого феномена является нарушение респонсивности — организованной способности системы воспринимать воздействия среды и находить оптимальный ответ на них. По мнению докладчика, эта закономерность наглядным образом проявляется в ходе подготовки Олимпиады в Сочи, которая не только привнесла новые и усилила прежде существовавшие проблемы, но и явно обозначила столкновение двух социокультурных фреймов — административно-функционерского и активистского.

В настоящее время, сказал докладчик, существует, «явно или неявно, противопоставление гражданских инициатив и гражданского общества различным процессам социальной мобилизации и протестной активности как одной из форм социальной мобилизации». Это понятно и объяснимо. Если вспоминать шахтерские акции протеста времен первой и второй демократических волн, то «было ощущение того, что именно на волне такого рода протестных движений и будет формироваться гражданское общество, некие структуры взаимной коллективной ответственности, которые смогут принуждать власть к социальному диалогу и партнерству». Но с течением времени стало ясно, что такого рода ожидания не оправдались, и сейчас «протестная активность отстоит далеко от гражданского общества».

Однако протестная активность «не возникает из ничего и не уходит в никуда». Эта активность является своего рода индикатором того, какие процессы происходят в обществе, или же, как говорил польский социолог Питер Штомпка, в «культурной среде коллективного агентства». Но важно изучать не только протестные настроения, но и протестные акции как таковые для того, чтобы понимать, на каком социальном базисе формируются эти формы коллективной активности и какие социальные механизмы не срабатывают, провоцируя тем самым «перерастание социальной активности в протестную». Ведь протест свидетельствует о нарушениях в респонсивности властных структур общества.

Докладчик привел в этой связи формулировку американского ученого Амитаи Этциони, которая гласит, что «респонсивность — это организованная способность системы воспринимать воздействие и отзываться на него оптимальным образом». Респонсивность никогда не бывает абсолютной, неэффективными оказываются и излишняя ригидность власти, и ее чрезмерная лабильность. Будучи организованной, респонсивность должна обеспечивать управляющей структуре систематическое получение и использование потоков информации, накопленный опыт и знания.

Важна также и категория субъектности, которой обладают индивид или же индивиды. Так или иначе «социальные институты или какие-то другие акторы наталкиваются на эти группы, и происходит либо конфликт, либо уход из-под воздействия или властного контроля». Говорить о субъектности важно потому, что «такие феномены, как сплоченность, возникновение сетей доверия, солидарность, взаимная ответственность всегда оказываются феноменами не институциональными».

Существует, помимо респонсивности, и понятие «социальная мобилизация» как «некоторое свойство, характеризующее активистские способности общества». Такого рода мобилизация является «другим полюсом» проблемы респонсивности власти, «процессом формирования новых субъектов социальной деятельности, солидарных сообществ, которые, одновременно с обретением внутренней целостности, получают возможность преобразовывать систему социальных отношений на основании альтернативного ценностно-нормативного «фрейма» (идеологии, мифа, картины мира), взятого в качестве субъективно полагаемого смысла социального действия».

Главным в изучении процессов социальной мобилизации является изучение субъектности, то есть подтвержденной ресурсами готовности к действию для достижения определенных целей. Сформированная субъектность предполагает, что «действующий коллективный актор способен устанавливать правила в значимой для него системе отношений и принуждать своих партнеров, контрагентов или иных акторов следовать этим правилам или же хотя бы учитывать сам факт их существования».

Если воспринимать субъектность как некоторый «профиль» социальной общности, составленный из целых наборов параметров, то можно утверждать, что он способен меняться как под влиянием внутренних процессов, так и под влиянием внешних сил и ситуаций. Например, утверждают, напомнил И. Климов, что шахтерами во время их известных выступлений кто-то манипулировал, провоцировал их на то, чтобы они сидели на Горбатом мосту, стучали касками. Но за этим скрывается мнение, что шахтеры несубъектны, не способны сами сформулировать свои цели, стратегию действий, не способны чего-то добиваться. Здесь есть еще один важный компонент: помимо внешних правил, по отношению к которым этот мобилизующийся субъект требует уважения, существуют и внутренние правила, то есть способность коллективного агента исполнять выработанные и установленные процедуры, его умение самому следовать заявленным правилам. Это — один из важных индикаторов степени сформированности субъектности, которая «может и вырождаться, когда способность коллективного агента адекватно воспринимать сигналы из окружающей социальной действительности и вырабатывать и находить адекватные ответы угасает в силу тех или иных причин: раскол внутри группы или же утрата лидерами авторитета и пр.».

Сформированная субъектность и процесс социальной мобилизации означают, с одной стороны, обладание некоторым суверенитетом, при котором коллективный агент стремится развить свои способности к автономии при принятии решений и при осуществлении действий и контроля. С другой же стороны и одновременно с этим, мобилизующийся агент бросает вызов суверенитету других акторов, оспаривает их суверенитет, их право по своему усмотрению принимать какие-то решения и требует перераспределения суверенитета и некоторых сложившихся в системе отношений. Таким образом, понятие социальной мобилизации, толкуемое в таких динамических категориях, указывает на то, что «активизирующийся агент постоянно сталкивается с сопротивлением социальной среды». При этом перед ним стоит задача развития субъектности, упрочения своей суверенности, а «динамика отношений между социальными институтами и социальными общностями может быть описана соотношением долей согласия и принуждения».

Если же, подчеркнул докладчик, интегрировать все сказанное в одном тезисе, то он будет звучать так: «способность власти как институциональной системы отзываться на воздействие среды и требования общества связано со способностью самого общества выдвигать такие требования». Иными словами, это две стороны одной медали. При понимании процессов социальной мобилизации важно иметь в виду, что она может обретать самые разные формы. И протестные формы — лишь одна из разновидностей. Конечно, существует стихийный протест, когда какая-то толпа действует не по модели рационального выбора, а по модели типа «мудрости толпы». С другой же стороны, исследования показали, что акции протеста против отмены социальных льгот возникали на базе имевшихся на тот момент общностей, они не были стихийными и складывались в социальных сетях. Эти акции протеста, связанные с монетизацией льгот, привели к появлению новых сетевых форм социальной организации.

Отнюдь не всегда социальная мобилизация направлена против власти и сопряжена с конфликтом и дестабилизацией обстановки. Эти процессы нужно рассматривать как ресурс для социального диалога и социального партнерства. Хотя сам по себе такой диалог и такое партнерство, по мнению И. Климова, проблематичны для российского общества в силу того, что в самом обществе нет привычки к диалогу.

Для того чтобы разговор, по словам самого докладчика, «не был излишне теоретизированным и отвлеченным», он предложил рассмотреть ситуацию в Сочи, где идет подготовка к Олимпиаде 2014 года. «Как мне кажется, — отметил при этом г-н Климов, — такой подход, рассматривающий процесс социальной мобилизации и способность управляющих структур воспринимать воздействие и формировать какие-то сценарии реагирования на такие воздействия, позволяет в данном случае хотя бы нащупать тропинку к тому, как описывать происходящее в Сочи».

На протяжении двух последних лет Фонд «Общественное мнение» (ФОМ) провел в Сочи многочисленные исследования и общегородские опросы в четырех районах. Проводились социологические экспедиции по самой разной тематике — от рынка административных услуг до изучения частного строительства. Одна из таких экспедиций побывала в зоне конфликта, в Имеретинской бухте, где, собственно, и предполагается строительство основного количества спортивных объектов олимпийской инфраструктуры. Там же, в Имеретинке, был проведен опрос жителей именно Нижнеимеретинской низменности.

В районе Имеретинской бухты так или иначе себя проявляют следующие объекты: во-первых, это районные и городские власти Сочи; во-вторых, это губернатор Краснодарского края; в-третьих, это Федеральное государственное унитарное предприятие «Росморспорт», ведущее строительство порта Псоу; в-четвертых, это ассоциация инвесторов и предпринимателей Нижнеимеретинской низменности, возникшая летом 2008 года с целью объединения интересов тех, кто ведет свой бизнес в бухте; в-пятых, это община староверов, обосновавшаяся здесь сто лет назад по именному Указу императора Николая П; в-шестых, это жители села Веселое (бывший совхоз «Россия»), сформировавшие пару лет назад территориальный общественный совет (ТОС) «Псоу». Сейчас уже действует несколько таких ТОС; в-седьмых — это экологические организации.

На какой же основе в Сочи развивается социальное недовольство? Город переживает очень сильную трансформацию, и сейчас там имеется три социокультурные модели: а) курортно-санаторная рекреационная модель прежнего типа; б) модель мегаполиса, где проводится точечная застройка с высотными зданиями, с интенсивным движением, многочасовыми «пробками» и огромным развлекательным комплексом, устойчиво превращающимся в круглосуточный; в) модель «Монте-Карло», в которой проявляется большая активность с богемными мероприятиями типа конкурсов красоты «Мисс Черное море» и т.п. Фактически происходит столкновение этих трех моделей, за каждой из которых «стоят свои люди и общности». И эти разные социальные группы уже начинают вытеснять друг друга «буквально локтями».

В городе, продолжил И. Климов, налицо невероятная степень разрыва коммуникаций с властью. Если говорить об Имеретинской бухте, то представители городских властей туда просто не показываются. По опросам — общегородским и среди жителей Имеретинки — видно, что люди не знают своих депутатов, не успевают разобраться в чехарде меняющихся мэров, жители Имеретинки не в курсе того, кто персонально несет ответственность за строительство домов, к кому обращаться с элементарными вопросами, например, какие нужны документы, каковы сами процедуры изъятия земель, проведен ли уже землеотвод под строительство того жилья там, куда их собираются переселять. Люди не только не получают ответы на эти вопросы, они даже не знают, кому можно эти вопросы задать.

Налицо также огромное культурное несоответствие между городскими и краевыми властями и властями олимпийскими - Комитетом Олимпиады, Олимпстроем и жителями. Распространено утверждение, что жители Сочи в целом — это рантье, получающие ренту со своих удачно или не очень удачно расположенных домов. Про жителей Имеретинки говорят «с плохо скрываемой злобой», что все они — спекулянты, требующие безумных денег за свои дома и землю. Причем такая точка зрения распространена от Москвы  до Сочи и Краснодара. «Когда же я задавал вопрос, а знаете ли вы, какова кадастровая стоимость земель, которые изымаются под строительство порта, олимпийские администраторы отвечали мне, что — нет и что они и не должны знать эту стоимость». Но люди-то эту стоимость знают! И они говорят: «Вот есть кадастровая стоимость земель. А стоимость наших участков почему-то должна отличаться?!»

«Поэтому моя гипотеза, — сказал г-н Климов, — такова: собственная идентичность сочинцев состоит в том, что они себя сами рассматривают в качестве инвесторов, мелких частных предпринимателей. И это хорошо видно по практикам жилищного строительства... А властные структуры в сочинцах видят отражение самих себя. Главными рантье оказываются муниципальные и городские власти. Мы изучали рынок административных услуг. Рейдерские захваты ими домов, дорог являются нормой. И человек, который туда хочет зайти с деньгами, купить участок земли или взять его аренду, может делать все что угодно, и власти ему будут помогать до той самой точки, когда он в нее вложится. После этого он оказывается ровным счетом в той же самой ситуации, в какой были его контрагенты вначале».

Второй культурный разлом, который предпочитают не замечать, утверждая, что он выдуман, — это различие «в сочинской и кубанской идентичности». Краевые власти «заведомо выводятся на другую сторону границы, потому что они педалируют как раз свою кубанскую идентичность». Еще один фактор, вызывающий социальную напряженность, состоит в отсутствии «конечных полномочий между структурно ответственными за предолимпийскую подготовку». Парадокс заключается в том, что административная, властная иерархия ответственна за социальную работу, но ресурсов не имеет, а строительно-хозяйственная иерархия ресурсами обладает, но не участвует в процессе принятия решений, в которых учитывались бы социальные процессы. И поэтому лучшими экспертами в оценке происходящего являются сами жители, видящие, что «Росморпорт» «ведет строительство в тех местах и теми методами, которые нарушают ранее данные обещания губернатора Ткачева очередным мэром и даже В. Путиным». Например, говорилось же, что район Имеретинской низменности не будут засыпать трехметровым слоем щебня, но реально это происходит. И жители делают элементарный вывод о том, что разные структуры не могут друг с другом договориться. А посему люди, и «чем дальше, теми сильнее, начинают бояться надвигающегося хаоса олимпийской стихии». Возникает недовольство, и разрушается способность к диалогу между властью и жителями...

Сообщение И. Климова вызвало оживленную реакцию. Автору были заданы вопросы, касавшиеся как теоретической, так и практической составляющей доклада, вице-президентом Национальной ассоциации благотворительных организаций Нодари Хананашвили, исполнительным директором Центра изучения общественного мнения «Глас народа» Александром Кинсбурским, ведущим специалистом Обнинского информационного центра Михаилом Синицыным, главным научным сотрудником Института системного анализа РАН РФ Владимиром Якимцом, представительницей Комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций Госдумы РФ Галиной Бодренковой.

Отвечая на них, И. Климов отметил, в частности, что общественные движения, берущие на себя ответственность за положение дел на тех территориях, где они пребывают, и за решение возникающих там проблем, в какой-то момент сталкиваются с пониманием того, что они не могут быть до конца самостоятельными. И тогда на основе первоначально конструктивной позиции граждан возникает протестная форма их поведения. Но самоорганизация возможна отнюдь не только в протестной форме. Даже наоборот, изучение ситуации в Имеретинской бухте показало, что «жители тамошних поселков воспринимают себя ответственными за эту территорию, готовы на свои деньги закупать металл для детской площадки и требуют вмешательства власти для того только, чтобы приходящие туда инвесторы не передвигали незаконным, ползучим образом установленные заграждения, что ведет к захвату их территорий».

Г. Бодренкова в своем вопросе указала на то, что в докладе внимание сконцентрировано на протестной деятельности и, по сути, ничего не говорится о таком важном аспекте подготовки к Олимпиаде, как привлечение волонтеров для обслуживания Игр и их гостей. Ведь по планам Оргкомитета предполагается привлечь к этому 50 тысяч сочинцев и еще 25 тысяч представителей из других регионов страны. Впереди — большой объем работы, и опыт показал, что такой подход оправдывает себя. К примеру, в Пекине было привлечено 40 тысяч добровольцев из других городов, и Игры там прошли на высоком организационном уровне, чему способствовало и успешное взаимодействие власти и жителей китайской столицы. А волонтерство является составной частью гражданского общества, которое развивается в России, и у многих россиян есть потребность быть социально полезными людьми. Имеются и новые технологии вовлечения граждан в такую деятельность. Включает ли социальная мобилизация, как видно из теоретической части доклада, только протестные акции, или есть какие-то альтернативные формы? И может ли добровольчество быть в Сочи эффективным по отношению и к власти, и вообще ко всему происходящему?

Безусловно, отвечал докладчик, есть альтернативные формы, например, товарищества собственности жилья (ТСЖ). Эту форму, отметил г-н Климов, можно назвать конструктивной. Движение ТСЖ — это альтернатива протестной активности, которая сама по себе является «некой чрезвычайной мерой». Альтернативны также религиозная активность, националистическая, экологическая, медийная мобилизация. Ведь примерено у трети россиян есть опыт совместной деятельности с другими, что прежде всего касается досуговой деятельности. Что касается Сочи, то жители города отнюдь не против проведения Олимпиады. «И если им будет предложен какой-то проект их участия в организации Игр, то они его поддержат и включатся в него. Но проблема заключается в том, что с ними до сих пор никто не разговаривает, систематической работы с людьми не ведется», — подчеркнул И. Климов, сообщив, что ФОМ уже подготовлена программа предложений по работе с населением Сочи. Он порекомендовал участникам семинара ознакомиться с его статьей «Сочи-2014: власть и граждане в поисках взаимопонимания (к ситуации в Имеретинской бухте)», опубликованной в журнале «Социальная реальность» в № 8-10 за 2008 год.

В Сочи, отметил г-н Климов, надо формировать какие-то новые структуры доверия между властью и гражданами, программы социальной работы, ибо существующие сейчас формы, к сожалению, не действуют. И, кстати, «очень мощно идет процесс самоорганизации людей и установление солидарных контактов с представителями других сообществ под Сочи».

В. Якимец задал вопрос, касающийся теоретической части доклада: респонсивность власти является внешним фактором социальной мобилизации так, как она определена в докладе, или ее внутренним фактором? Или же и тем, и другим? Ведь респонсивность власти с точки зрения ее воздействия или ее не реагирования может спровоцировать (если опять же следовать данному в докладе определению) протестные выступления граждан. Значит, власть является генератором протестных выступлений? На самом деле так оно и есть. Но нового тут нет ничего, субъекты остаются ведь старыми — и граждане, и гражданские объединения, которые просто трансформируются применительно к новым условиям. Г-н Якимец указал также на то, что в связи с Олимпиадой в Сочи возник еще один эффект, не обозначенный в докладе, — криминальные структуры, которые уже начинают диктовать свои условия власти, в том числе и на перспективу.

«Я рассматриваю респонсивность власти как внешний фактор, — разъяснил И. Климов. — Ведь огромное количество исследовательских работ показывает, что эскалация протестных действий, ужесточение форм протестной активности и вообще появление насилия как политического метода решения проблем, как правило, в большинстве случаев провоцируется властью». Что же касается криминального эффекта, то докладчик согласился с тем, что деятельность криминальных структур в будущей олимпийской столице имеет место и заслуживает изучения, в том числе и в контексте темы респонсивности власти.

Изложенная в докладе  модель, заметил А. Кинсбурский, объясняет многие массовые действия в наших условиях, но не все. «Я представляю себе, что эту объяснительную модель респонсивности власти как фактора мобилизации можно свести к своего рода семейным отношениям: сын просит маму купить мороженое. Она отказывает. Он начинает биться в истерике. Как только мороженое куплено, истерика прекращается. Понятно, что такого рода модель работает, если вспомнить акции протеста, связанные с монетизацией льгот. Но ведь есть и другие формы массовых действий, где такая схема не срабатывает. Если вспомнить, что происходило у нас в конце 1980-х — начале 1990-х годов, то тогда респонсивность власти если и была фактором, то ничтожным. А на самом-то деле работали совсем другие факторы, и субъектность общества и граждан ослабела под воздействием других обстоятельств. Так что у изложенной теории есть существенные ограничения.

Кроме того, эта теория, — заметил А. Кинсбурский, — никакого отношения к нашей жизни не имеет. Где же все эти самые переговорные процессы, где, если говорить о Сочи, формирование этих самых субъектностей? Складывается впечатление, что это какой-то такой бульон, который рано или поздно взорвется! Потому что никаких предпосылок к тому, что тамошние проблемы имеют решение, в докладе я не заметил».

Ида Куклина, главный научный сотрудник ИМЭМО, член Совета при Президенте по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека, в своем выступлении заметила, что Сочи является отличным объектом для проведения социологических исследований. Но вот вопрос: как рассматривать в данном случае ригидность власти? Это имманентное свойство, формирующееся в силу разных обстоятельств, или это сознательно сформированная политика, умысел? Ибо такая ригидность власти дает ей возможность делать то, что сама власть и хочет делать, не обращая внимания на тот социальный протест, который рождается внизу. Этот вопрос очень важен, ибо «такая политика облегчает власти достижение каких-то целей. И до того момента, когда социальная активность достигает какой-то точки кипения, власть успевает сделать столь многое, что доходит до точки невозврата, когда отойти на исходные позиции уже становится невозможным». А социально активные граждане «оказываются опаздывающими, и их интересы остаются нереализованными и недостижимыми именно в силу ригидности власти, которая не дает им возможности действовать вместе, на одном уровне. Власть идет вперед, а социальная активность запаздывает».

С государством же гражданам нужно установить межкультурный диалог, если у граждан есть желание «чего-то от государства добиться». И вот на примере Сочи как раз и видно, что граждане в сфере социальной активности «запаздывают, они не овладели этим диалогом». Что же касается волонтерства и его роли в организации и проведении Олимпиады в Сочи, то, по мнению Куклиной, это очень большой и важный ресурс, который необходимо всячески использовать.

Николай Вуколов, Новостная служба портала ГУ-ВШЭ

Фото Ивана Морякова